Odetta

Одетта – признанное сокровище американской фолк-музыки. Фолк-волна 60х вдохновлялась её песнями, популярный анекдот утверждает, что Боб Дилан, услышав её пластинку, немедленно отправился в магазин и обменял свою электрогитару на акустическую. Одетта повлияла на несколько поколений музыкантов - и на Дженис Джоплин, и на Джоан Баэз, и на многих прочих включая Трейси Чэпмен и Кассандру Уилсон.

Конечно, у Одетты феноменальный голос, именно голос, а не «вокальные данные». Вокальные данные у Одетты – как у профессиональной оперной певицы, само по себе это не очень удивительное дело. В голосе Одетты – напор невероятной силы, и при этом – невероятное же самообладание, покой и достоинство. Её голос давит вперёд, но одновременно он замкнут в себе. Он непроницаем, как непроницаема огромная статуя. Песни в интерпретации Одетты становятся монументальными изваяниями, внутрь их заглянуть невозможно. Есть в них что-то нечеловеческое….

Джоан Баэз описала в своих мемуарах свою первую встречу с Одеттой: «Я так распереживалась, готовясь к встрече с ней, что превратилась в настоящую развалину. Я сидела в баре, ожидая её, и вдруг я её узнала. Минуту я её разглядывала. Она была большая как гора и чёрная как ночь. Её кожа выглядела как бархат. Она носила тяжёлые кольца в ушах, которые болтались, раскачивались и звенели. Её платье выглядело как плывущий вышитый шатёр. Между её передними зубами был зазор, который был всегда виден, потому что её лицо между выражениями озабоченности, удивления, внимания и ироничной сердитости постоянно сдвигалось в улыбку, своей огромностью соответствующую всему остальному в ней. Её подбородок кругло выступал вперёд, а когда она смеялась, появлялись многочисленные ямочки, и я думала, что она – самый величественный человек из всех, которых я когда-либо видела. Пытаясь преодолеть панику, стонущую у меня в груди, я подошла к ней и спела плоскую имитацию её «Another Man Done Gone».

Она выглядела сначала удивлённой, потом польщённой, потом она обняла меня своими огромными руками. Я чувствовала себя шестилетней девочкой, моё сердце не могло вернуться на своё нормальное место ещё целую неделю».

Одетта: «Я не помню, чтобы было такое – я кого-то слушала и он на меня не повлиял. На меня влияли все, хотя бы в том смысле, что я избегала делать того, что делал тот или иной певец, та или иная певица. Самое большое влияние на меня оказал Лидбелли… и тюремные рабочие песни. Дело в том, что когда я попала в сферу фолк-музыки, я пустилась во все тяжкие, распевая тюремные песни. Я чувствовала столько напряжения, ненависти и ярости, что я могла всё это выпустить из себя только с тюремными песнями. Никто не знал, где кончаются заключённые и начинаюсь я, и наоборот. И никто не мог сказать, что это я была злой, безумной и тому подобное.

А дальше произошло вот что – некоторые песни просто взяли и ушли от меня. «John Henry» была первой, которую я больше не смогла петь. Дело в том, что когда я была Джоном Хенри и вся эта ярость выходила из меня, и так в течении многих лет, когда я во всё это погружалась, это вылечило меня, и теперь я должна была исполнять, играть Джона Хенри – а я не знаю, как его изображать».

Одетта: «Нет никакого сомнения, что эту музыку понимают везде. Мне кажется, что тяжёлые времена – они и есть тяжёлые времена, неважно как именно ты попал в такую ситуацию. Ты должен преодолеть трудности, и одна из вещей, которую фолк-музыка говорит – это то, что мы сильны, мы растём. Ботинок общества давил нам на горло, и мы нашли способ, как сделать песню, как сделать проповедь, как сделать стихотворение, как спеть колыбельную младенцу… это не меняло твоей ситуации, но это помогало тебе преодолеть текущий день и начать новый. Я называю эту область музыки историей нас как граждан, как людей живущих ежедневным усилием. В школьных учебниках мы читаем о героях, и кажется, что у героев были в распоряжении все деньги, деньги, заработанные нашим временем, нашим потом, нашим страданием. Судьи, политики и прочие – вот кого расхваливали в школе. Но нам не рассказывали, откуда мы пришли, кто наши предки, как они жили? Ты должен знать, откуда ты пришёл, чтобы не повторять тех же самых ошибок снова и снова».

Одетта: «И юмор, я нашла в фолк музыке и юмор, это тоже часть комплекта средств для выживания».

Одетта: «Я считаю, что простота – это самое сложное, чего можно достичь».

Многие песни, которые поёт Одетта, сегодня называемые фолком, то есть народными, звучат для нас нейтрально, просто как старый песни. Их поют и дети, почему бы и нет. Одетта говорит, что дети не знают, что скажем «Ring Around The Rosie» – песня об эпидемии чумы, неспроста в этой песне сыпется пепел. Песни привязаны к специфическим ситуациям, к судьбам конкретных людей – скажем, есть песни, связанные с работой на хлопковых плантациях, или песни людей, скованных одной цепью, – в этих песнях передавались новости вдоль цепи. Существовали песни, в которых был закодирован план побега – по какой дороге идти, где свернуть, где спрятаться. «The Midnight Special» – песня о беглом заключённом, пропустившем поезд, на котором он должен был уехать.

Одетта: «Я никогда не была в рабстве, но я могу представить себе, как мои предки себя чувствовали. Я проникаюсь этим чувством, когда я думаю над тем, что выражают слова и что рассказывает мелодия. Конечно, было бы хорошо, если бы я могла стать ребёнком, который поёт песню, а иногда – и мужчиной. И в самом деле, когда я пою, у меня нет пола».

В описании песен Одетты постоянно встречаются такие слова как «сила», «достоинство», «характер», а также – «серьёзность».
Серьёзность вовсе не означает серьёзность только текста.
Гарри Белафонте, признававший, что Одетта и на него сильно повлияла, написал комментарий к одному из её альбомов. Беллафонте писал о том, что дело не в словах и не в мелодии, но в том, что исполнение песни становится драмой, драматическим событием.

Одетта замечает, что её пение требует от неё полного погружения в энергию песни, это необычное переживание: «Именно поэтому я веду себя странно, даже может быть экстравагантно перед концертами. Я заявляю окружающим, что больше я не человек. Я как бы надеваю шоры, так что всё, что произошло в этот день, исчезает из моей головы, я становлюсь как бы чистым холстом, на котором теперь можно что-то написать или нарисовать. И когда я попадаю в такое состояние, я чувствую энергию, идущую из мест, названия которых мы не знаем. Эта энергия захватывает публику и объединяет нас, и это в полном смысле слова исцелительно».

Одетта говорит, что у неё нет самой любимой песни, самого ей дорого стиля пения, самого ей милого звучания её голоса: «Нет, я своего рода всеядная обжора, и в этом нет никакого стиля. Я помню, что много, много, много лет назад Альберт Гроссман – он был знаменитым менеджером, менеджером Боба Дилана – сказал мне, что когда-то я должна определиться, в каком духе я хочу петь, и в дальнейшем именно его и придерживаться, чтобы публика всегда знала, что это именно я пою. Даже тогда, когда я была дурой, я знала, что этого не должно быть, это неправильно, творец не для того дал мне голос – или то, что я тогда считала своим голосом. Я была толстой маленькой чёрной девочкой, которая решила, что она будет петь колоратурным сопрано. А моя учительница пения решила, что раз я маленькая цветная девочка, может, я сумею звучать как Мэриан Андерсон. Но даже в моей тогдашней глупости я понимала, что ничто подобное не может быть целью. Впрочем, положительным итогом той истории было то, что моя учительница обнаружила мой более низкий голос, оттого сейчас у меня довольно широкий диапазон»…..

Андрей Горохов © 2005 Немецкая волна